Несмотря на все культурные различия, пожалуй, каждый родитель на нашей планете боится потерять свое дитя. На протяжении человеческой истории люди по-разному оплакивали смерть своих детей. Хотя в некоторых культурах смерть ребенка не всегда была таким уж большим горем.
В Древнем Китае смерть младенцев была настолько распространена, что даже не считалась поводом для горя. Родителям не разрешалось держать траур по умершему ребенку, если ему еще не исполнилось три месяца. По факту, они могли горевать столько дней, сколько месяцев прожил их ребенок.
Если младенцу было три месяца, родителям давали три дня на траур, а после они должны были вернуться к нормальной жизни.
Вообще в Древнем Китае женщину заранее готовили к тому, что ее ребенок может родиться мертвым или не дожить даже до одного года. Считалось, что младенцы не являются полноценными людьми.
Да и все были готовы к тому, что пока дитю не исполнится 7 лет, он вполне может умереть от какой-нибудь болезни. В Древнем Китае верили, что пока ребенку не исполнится 8, его душа будет не привязана к этому миру, поэтому смерть взрослого человека считалась большей трагедией, чем смерть ребенка.
В начале 1800-х (когда еще не были распространены фотографии) те семьи, которые могли себе это позволить, заказывали портрет своего умершего ребенка, чтобы навсегда запомнить его лицо.
Художник рисовал детей посмертно, часто окружая их на портрете любимыми игрушками, оставляя на картине намек, что этого ребенка уже нет живых (как, например, это засохшее дерево на заднем плане).
Уже в середине 1800-ых сделать фотографию было гораздо дешевле, чем заказывать картину.
Так же, как и на Юге США, англичане хотели оставить в памяти лицо своего умершего ребенка, прежде чем предать его земле.
В некоторых случаях мертвого ребенка ставили в один ряд с его живыми братьями и сестрами, в других — родители держали ребенка на руках.
Но чаще всего ушедшего из жизни ребенка фотографировали в окружении его любимых игрушек или цветов.
В Древнем Египте 30% детей не доживали до того, как им исполнился бы 1 год. Детская смертность была так высока, что их даже не хоронили на общем кладбище, а просто закапывали у себя во дворе. В могилу ребенка обычно клали игрушки (одна из них показана на фото выше).
Древние Египтяне не давали имени ребенку, пока тот не начинал ходить. Так что на детских могилах того времени на надгробных камнях часто можно было встретить простую надпись 'Покойник'.
Самой печально известной особенностью религии Карфагена было приношение в жертву детей, в основном грудных младенцев. Во время жертвоприношения запрещалось плакать, так как считалось, что любая слезинка, любой жалобный вздох умаляют ценность жертвы.
В 1921 году археологи обнаружили место, где были найдены несколько рядов урн с обуглившимися останками как животных (их приносили в жертву вместо людей), так и маленьких детей. Место назвали Тофет.
Однако недавно ученые, обследовав останки детей в урнах, опровергли мнение, что карфагеняне производили крупномасштабные детские жертвоприношения в Тофете. Ученые пришли к заключению, что карфагенский Тофет был просто детским кладбищем и никакого дополнительного ритуального значения не имел.
Но на самом деле, находки и исследования археологов никак не опровергают библейские и исторические данные о том, что карфагеняне приносили в жертву младенцев. Все, как и всегда, строится на версиях, догадках и предположениях.
В церемонии Мизуко Куё, посвященной умершему младенцу (при выкидыше, аборте или в случаях, когда на свет появляется мертворожденный ребенок) в храмах или около дорог ставят маленькую статую 'дзидзо', которую одевают в вязаные вещи, а рядом втыкают ветряную вертушку, чтобы развлечь дух ребенка.
Дзидзо являются покровителями путешественников и детей, помогают предотвратить выкидыш и защищают потерявшегося ребенка.
У этого народа принято оставлять в доме части тела умершего человека, чтобы его дух находился с родными столько, сколько пожелает.
Если в семье умер ребенок, то мать часто отрезает себе на память локон его волос. Если малыш родился мертвым, мать может оставить пуповину и сделать себе из нее ожерелье, завязывая на нем узел с каждым прошедшим со смерти ее ребенка днем.
Знаменитый философ Аристотель даже написал несколько трактов о родах и о том, что дети, рожденные с каким-либо недугом, не должны продолжать жить.
Родителям полагалось оставить ребенка умирать, отнеся его куда-нибудь в лесок.
Аристотель также был целиком и полностью за аборты. Он говорил, что если семья не может позволить себе содержание еще одного ребенка, то милосерднее будет убить его в утробе, чем делать это после его рождения.
Навахо относятся к смерти очень серьезно. Умершего они одевают в самую лучшую одежду, украшают его перьями. Никому не позволено произносить имя покойного в первые дни после похорон. Сразу после погребения все идут и моются, меняют одежду, потому что считается, что к человеку могут прицепиться злые духи.
Что касается смерти детей, то считается, что они невинны и еще не успели совершить много зла, так что злые духи не так сильны. Но все равно родители выбрасывают все вещи, которых касался ребенок, все его игрушки, а если тот умер в колыбели, то ее сжигают.
Изуродованные тела детей, которые все чаще находят близ дорог в сельской местности, свидетельствуют о том, что вера в человеческие жертвы в начале XXI века лишь крепнет.
В Уганде многие уверены, что новая элита страны платит огромные деньги знахарям, колдунам и народным целителям, пытаясь сохранить и приумножить свои богатства.
В 2011 году репортеры BBC притворились бизнесменами и пришли к местному колдуну, чтобы тот провел обряд, привлекающий удачу в их строительное дело. Сначала колдун принес в жертву козла, а потом сказал, что, чтобы бизнес пошел в гору, нужно принести в жертву ребенка.
'Есть два варианта, - рассказывал колдун. - Мы можем похоронить ребенка живьем в фундаменте вашей стройки, либо можем разрубить его, а кровь слить в бутылку, чтобы создать амулет. Если это мальчик, отрубается голова и гениталии. Потом мы выкопаем яму на вашей стройке и положим туда ноги и руки'.
При этом знахарь хвастался, что приносил в жертву детей много раз и знает, о чем говорит.